Настроение признания мне напоминает чем-то фильм "Шоколад"
Отсюда и музыка к признанию.
12.02.2010 в 02:51
Пишет Marcus Tyrone:Заимствовал флэшмоб у -Azriel-
Суть: отметившимся сочиню какое-нибудь красивое признание в любви. Единственное условие для отмечающихся — обычное: наше с вами хотя бы шапочное знакомство и недолгое общение.
Jacqueline.
Когда я вернулся с войны, ты уже жила на побережье. Восстановила старый заколоченный дом и поселилась там совсем одна, не знаю даже, как сама со всем справлялась.
Хоть ты и нечасто появлялась в городе, соседи о тебе говорили. Все тогда казались серыми, будто запорошенными пылью, а ты была совсем другой. И никто не понимал, откуда у тебя эта улыбчивость, лёгкость походки, яркость одежды. Я понимал меньше многих, да и знать ничего не хотел: не было во мне тогда ни интереса, ни мягкости, ни доброты. Правда, раз в старой кондитерской встретился с тобой взглядом, увидел запрятанное на его дне и больше уже не хотел слышать о тебе ничего плохого. Потом меня взяли работать на почту (на большее-то я уже не годился), и я стал по утрам возить тебе письма, а иногда - кипы разноцветных журналов, недоумевая, на что тебе их столько.
Чудной у тебя был дом: весь в гирляндах из бубенцов и цветной бумаги, они звенели при малейшем движении воздуха, и мне казалось. что ты так приманиваешь ветер. Ты приглашала меня пить кофе, что-то рассказывала, улыбалась, показывала свои вышивки, развешанные на стенах. Не помню, как я отвечал, кажется, невпопад.
Потом я стал замечать, что жду твоих писем не меньше тебя самой, что у меня ёкает сердце от дальнего звона разноцветных гирлянд, а в стенах твоего дома для меня останавливается время. Никогда не скажу этого (где ты и где я...), но именно тогда я понял, что люблю тебя.
Суть: отметившимся сочиню какое-нибудь красивое признание в любви. Единственное условие для отмечающихся — обычное: наше с вами хотя бы шапочное знакомство и недолгое общение.
Jacqueline.
Когда я вернулся с войны, ты уже жила на побережье. Восстановила старый заколоченный дом и поселилась там совсем одна, не знаю даже, как сама со всем справлялась.
Хоть ты и нечасто появлялась в городе, соседи о тебе говорили. Все тогда казались серыми, будто запорошенными пылью, а ты была совсем другой. И никто не понимал, откуда у тебя эта улыбчивость, лёгкость походки, яркость одежды. Я понимал меньше многих, да и знать ничего не хотел: не было во мне тогда ни интереса, ни мягкости, ни доброты. Правда, раз в старой кондитерской встретился с тобой взглядом, увидел запрятанное на его дне и больше уже не хотел слышать о тебе ничего плохого. Потом меня взяли работать на почту (на большее-то я уже не годился), и я стал по утрам возить тебе письма, а иногда - кипы разноцветных журналов, недоумевая, на что тебе их столько.
Чудной у тебя был дом: весь в гирляндах из бубенцов и цветной бумаги, они звенели при малейшем движении воздуха, и мне казалось. что ты так приманиваешь ветер. Ты приглашала меня пить кофе, что-то рассказывала, улыбалась, показывала свои вышивки, развешанные на стенах. Не помню, как я отвечал, кажется, невпопад.
Потом я стал замечать, что жду твоих писем не меньше тебя самой, что у меня ёкает сердце от дальнего звона разноцветных гирлянд, а в стенах твоего дома для меня останавливается время. Никогда не скажу этого (где ты и где я...), но именно тогда я понял, что люблю тебя.